Бывший министр финансов Наталья Яресько рассказывает, чем украинское правительство отличается от американского, что бы она сделала на посту премьера и как вытаскивать из болота Пуэрто-Рико
С бывшим министром финансов Натальей Яресько мы встретились в офисе Института Аспен Киев расположен в бизнес-центре в столице возле Софийской площади, — Коррупция Инфо
Популярное: В Европарламенте остановили рассмотрение вопроса о украинский безвиз. Причина просто сбивает с ног!
Наблюдательный совет неполитической общественной организации Аспен Институт Киев Яресько возглавила через полгода после того, как оставила пост главы Минфина в апреле 2016-го. Тогда же ее политическая независимость и способность принимать сложные решения на посту министра превратили уроженку Чикаго на кандидата на должность премьер-министра Украины. Яресько даже успела провести консультации и собрала команду первого в истории страны так называемого технократического правительства. Однако для утверждения ее кандидатуры не хватило голосов в парламенте.
Очевидно, что руководство общественной организации не было воплощением амбиций для бывшего украинского министра, чиновника Госдепа США и основателя крупного инвестиционного фонда с миллионами долларов в управлении. На встрече Яресько выглядела значительно бодрее и оптимистичнее, чем еще год назад во время работы в украинском правительстве. Она уже знала, что скоро вернется в большую игру и уже за несколько дней американское правительство пригласит ее вытаскивать из кризиса Пуэрто-Рико — территория США с особым статусом. Настроение Яресько и стал отправной точкой нашей беседы.
— Я встречался с бывшими министрами в том же правительстве, где вы работали,— с Алексеем Павленко, Андреем Пивоварским и Айварасом Абромавічусом — и все они счастливы, что их работа в правительстве закончилась. Теперь они физически чувствуют себя гораздо лучше. Почему политикам новой волны так сложно в правительстве?
— Я несчастлива, что пошла. Я была бы счастливее, если бы остались все мы и работали дальше. А тяжело действительно было, я никогда в жизни так напряженно не работала 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Проблем было так много, что ты решаешь вчерашние, а на тебя уже ждет череда сегодняшних. И все же мне понравилась эта работа, понравилось делать что-то на благо страны.
Была еще одна общая причина усталости. Правительство почти не имел поддержки парламента осенью 2015 года, а приходить на работу и делать какие-то мелочи, не решая актуальных проблем,— это демотивирует.
— У меня сложилось впечатление, что проблема всех бывших министров-технократов даже не в объеме работы или усталости, а в том, что вся новая команда чувствовала отторжения, вы там были чужие. Новички в правительстве хотели что-то сделать, а коррупционеры со всех сторон им мешали, при этом имея поддержку сверху.
— Сначала нам дали возможность работать, потому что кризис был настолько большим, что политики говорили просто: спасите, пожалуйста, спасите! А когда выбрались из пропасти и стало очевидно, что стабилизация вот-вот наступит, тогда решать важные вопросы снова стало сложно, все мгновенно политизировалось.
Где-то с сентября 2015‑го политические интересы стали ощутимо влиять на работу, особенно на продвижение проекта налоговой реформы. Коалиционное правительство с представителями всех партий предложил определенный вариант реформы, пошли с ним на Национальный совет по реформам при участии президента. Президент одобрил реформу, а дальше — она не проходит в парламент, потому что, оказывается, есть очень много разных интересов.
Дальше — больше. Мы подали законодательство о легализации азартных игр, и сразу возникли те, чей интерес — не дать их легализовать.
Мы видим сейчас, как тяжело дается работа над реформой здравоохранения Ульяне Супрун [в. а. министра здравоохранения Украины], против которой играют и фармкомпании, и сама система здравоохранения.
Повторюсь: это нам первые девять месяцев дали полный карт-бланш. И то, что мы сделали несколько важных шагов вопреки личным интересам влиятельных политиков,— наш большой успех.
— Каких именно интересов?
— Например, в газовой отрасли больше нет посредников. А вы помните, что за 25 лет независимой Украины их было множество, некоторые сидят в тюрьме в Калифорнии. Мы сняли этот вопрос. Когда мы подняли тарифы населению, а уже новое правительство сравнял их с тарифами для промышленных предприятий, интересы определенных людей, очевидно, пострадали. Ведь много предприятий работали по сниженным тарифам и получали дотации от правительства.
Когда мы перешли на отмену спецрежима для аграрного сектора, около десяти аграрных предприятий потеряли конкретные суммы и начали очень активно сопротивляться.
Нам тогда нужно было объединиться с президентом и премьером и сказать: люди, кризис миновал, но нам и дальше нужно работать по этому же сценарию. Такой возможности нам не дали, и мне от этого грустно.
Если ты не можешь изложить свою позицию на одном листе, то ты либо не понимаешь, о чем говоришь, или человека в заблуждение вводишь
— Насколько отличались ваши представления о работе в правительстве от реальности, которую вы увидели? Что больше всего мешало и раздражало?
— Я не понимала, как много старых долгов оставалось у государства. Речь идет о бумагах со сроком давности в 5-7 лет. Например, долги Евро-2012. Почему их погасили только в 2015-2016 годах? Такие вопросы должны были решить еще в 2012 году. Это говорит о плохом управлении.
У меня был опыт работы в американском правительстве, в департаменте межведомственных процессов, и я могу сравнивать то, что происходит в украинском Минфине не только с частным бизнесом. В украинской бюрократии все настолько формализовано, что ничего не работает. Почти все, что ты делаешь в Министерстве финансов, связанное с деятельностью других министерств. И ты не можешь поговорить непосредственно с коллегой по телефону и решить даже мелкую проблему.
Нужно создать комиссию, чтобы Кабмин одобрил какой-то комитет. К тому же все должны подписаться, а еще написать замечания, и эти замечания другая сторона читает, например, две недели и столько же соответствует. Мы теряем на этом кучу времени.
— У вас степень магистра в госуправлении от Гарвардского университета. Он вам помог в работе в украинском правительстве?
— Да, очень. Прежде всего я учила подчиненных излагать мысли на одной странице и не слать мне отчеты по 25 страниц — никто их не будет читать. Если ты не можешь изложить свою позицию на одном листе, то ты либо не понимаешь, о чем говоришь, или вводишь человека в заблуждение.
Например, стоит в графе 100 тыс. с 1998 года. Я спрашиваю, откуда эти 100 тыс. и на что потрачено, а человек приносит мне доклад на 25 страниц. Ну что это? Или ты не знаешь, или скрываешь правду.
— Вы были одним из кандидатов на должность премьер-министра, а парламент вас не поддержал. Как вы думаете, президент был искренним, выражая вам поддержку?
— Надеюсь, он был искренним. Но он вряд ли мог получить под мою кандидатуру голоса в парламенте. Я думаю, там сформировалось две группы. Одна против меня, потому что считала, что я не имею политической поддержки, а значит, вряд ли буду эффективная, а вторая — и я подозреваю, гораздо большая группа — наоборот, считала, что я как раз очень эффективна, и поэтому мне препятствовала.
— Я удивлен, что "Самопомощь" не поддержала вас.
— У них были другие приоритеты, они поддерживали концептуально, но при этом выставили ряд условий президенту, что стали частью политической сделки.
Я расстроена всем этим и до сих пор уверена, что мы были тогда на пороге прорыва. Я очень хотела довести начатое до конца.
— Когда вы соглашались стать премьером, у вас уже был план того, что вы хотите сделать или хотя бы первых шагов?
— Да, конечно, план был. Я бы точно сократила состав правительства. Перегруженной системой трудно управлять, а огромный чиновничий аппарат создает богатую почву для коррупции.
Я бы сконцентрировалась на тех вещах, которые дают быстрый и видимый для жителей страны результат. Я знаю, что этой же логике следует и нынешний премьер Владимир Гройсман.
Я бы работала с изменением механизмов финансирования образовательной сферы и здравоохранения, которые сегодня неэффективны. И очень рада, что медицинская реформа сейчас набирает обороты.
Первый год политика нашего правительства была очень жесткой и болезненной для населения, и мы не имели возможности заниматься параллельно важным процессом — объяснять людям, почему все, что делается, важно, почему болезненные жертвы не были напрасными. Бороться за сердца и головы людей в стране — убеждать и доказывать — вот, что важно сейчас. Потому что уже сегодня мы потеряли время и дали фору популистам с их личными интересами.
Государству важно перезаключить контракт с собственными гражданами, чтобы не потерять их доверие, стремительно уменьшается. Прежде всего я говорю о людях, которым изменения в стране нужны, потому что бороться с коррупцией можно только, если есть те, кто верит в борьбу с коррупцией. Если люди циничные и пессимистичные, бороться с коррупцией немыслимо трудно.
— Три года после революции достоинства, как вы оцениваете то, что было сделано, и то, что сделано не было?
— Сделано больше, чем за предыдущие 20 с лишним лет, и много пройденных шагов необратимые — например, ProZorro, е-декларации. Я думаю, необратимо убраны посредники из газовой отрасли. В то же время стране нужен более стремительный экономический рост, и 3% в год явно недостаточно даже для того, чтобы вернуться к прежнему уровню благосостояния.
Так и не состоялась приватизация госпредприятий, а это не столько вопрос денег, сколько возможность сказать миру: государство больше не занимается этим странным бизнесом. Большая часть предприятий может больше не обременять государство. Они, как правило, убыточны и тратят государственный ресурс. С точки зрения любого нормального бизнесмена, это нонсенс.
Третья важная нерешенная проблема — вопрос о земле. Мы не станем нормальной демократией, пока часть земель не станет доступной к продаже. Но популисты уже окучивают эту тему, говорят о распродаже Украины. Даже в России часть земель доступна в продаже, а в Украине — нет, и здесь мы теряем огромные инвестиции.
